О Марии Борисовне
В подъезде старой трёхэтажки тишину нарушал лишь звук телевизора из квартиры №36, где почти всю жизнь прожила Мария Борисовна. Много событий повидала эта квартира. Раньше же всё было намного проще. Например, свадьба у неё тоже прошла там. А чего? Стол-книжку раздвинул, на табуретки дощечку положил, вот и лавочка готова – все помещаются и никому не тесно. Даже место для танцев оставалось в однокомнатной квартире-то. Баяны или гитары были обязательны на каждом торжестве. Под них и танцевали. Никаких ресторанов не надо было.
В этой же квартире и дети выросли. Засечки на дверном косяке до сих пор остались. Это так рост детей мерили. Мишка вымахал чуть ли не под два метра, а Люба – метр с кепкой. Вся в мать. И концерты дети устраивали здесь: песни пели, танцевали, спектакли разыгрывали. Время было простое, хорошее.
В этой же квартире и мужа Марии Борисовны поминали. Всё те же табуретки и стол-книжка. Вот только вместо громких возгласов «Горько!», было тихое «Давайте помянем». Дети выросли, и женщина осталась одна в своей квартире, где когда-то происходило много хорошего.
Теперь из хорошего остались только встречи с внуками, которых к ней изредка Мишка и Люба приводили. И то, чтобы самим куда-то сходить, развлечься, а мелких – на бабушку. Она не злилась, но не понимала, почему так жизнь изменилась. Почему люди так изменились? Ведь не было такого раньше. Всегда как-то старались вместе держаться, отмечали праздники, в лото играли.
А сейчас Мария Борисовна сидит одна, никому не нужная, в своём старом кресле, которое они ещё с мужем покупали в девяностых, и смотрит телевизор.
– Вот и Гафт умер, – со вздохом сказала Мария Борисовна. Она всегда говорила сама с собой дома, потому что больше не с кем. – Красивый был мужик, мудрый. Эх, жалко. Скоро и мне помирать.
Она приговаривала что-то себе под нос и продолжала дальше смотреть телевизор. Там транслировали передачу о Валентине Гафте и его жизни. Показывали отрывки из фильмов, спектаклей, а ещё снимки из личных архивов. Вот так жизнь и заканчивается. Жил себе, жил, а потом раз – и нет.
– Про меня такую передачу не снимут, – говорила Мария Борисовна. – Да и зачем она? После смерти мы все равны. Что Гафт, что я – оба будем под землёй.
Мария Борисовна тяжело вздохнула и повернулась к журнальному
столику. Там лежал старый фотоальбом. Она его почти каждый день листала и когда-то смеялась, а иногда плакала. На странице с фото, где был запечатлён её муж, она чуть подольше задержалась. Подумала о том, что скоро они встретятся. Только он там, на небесах, молодой ещё совсем – в сорок семь его не стало. Она же еле ходит, да и внешний вид не для фотоальбомов вовсе. Мария Борисовна спокойно посмотрела все снимки и убрала альбом обратно. Взгрустнулось.
Она пошла на кухню, налила себе гриб и посмотрела в окно.
– Скоро уж Новый год, а снега совсем нет. Что за зима такая? – возмутилась старушка.
Кто-то постучался в дверь. Мария Борисовна быстро поставила стакан на подоконник и пошаркала открывать, приговаривая: «Иду, иду».
– Кто там? – спросила Мария Борисовна.
– Это мы, бабушка! – ответили детские голоса за дверью.
Мария Борисовна тут же повернула ключ в замке, открыла дверь.
– Ох, внучата пришли. Чего ж не предупредили? Я бы пирожков настряпала.
– Да нас папа завёз, – отвечал Ванька. – Он сказал, что заедет позже. Дела у него срочные.
– Вечно у ваших родителей дела срочные, – пробурчала Мария Борисовна себе под нос. – Проходите, детки. Сейчас я что-нибудь испеку.
Спустя полчаса в подъезде старой трёхэтажки пахло блинами, а за дверью квартиры №36 играла песня из мультфильма «Три кота», которую было слышно аж на первом этаже. Так же, как и радостные крики и смех детей, игравших в прятки.
Может быть, праздников в этой квартире уже давно не было. Может быть, уже и не будет, как раньше. Зато здесь иногда слышен детский смех и пекутся пирожки, блины. Это тоже своего рода праздник.
— Идите кушать, пока не остыло! – позвала Мария Борисовна внуков. Она снова посмотрела в окно и, улыбнувшись, добавила. – А вот и папа приехал. Как раз к чаю.
